Наполеон верно говорил: победы одерживаются на треть пушками и ружьями, а на две трети – боевым духом.
В Минобороны воссоздаётся Главное военно-политическое управление вооруженных сил Российской Федерации. По словам председателя Комитета по обороне Совета Федерации Бондарева, «эта организация поможет давать отпор попыткам Запада дискредитировать Россию и российскую армию».
Очевидно: без воспитательной работы, без внушения солдатам государственной идеологии – армия не боеспособна. Наполеон верно говорил: победы одерживаются на треть пушками и ружьями, а на две трети – боевым духом. А откуда он возьмётся, если солдат не понимает, кто он, зачем, кто враг, а кто друг и вообще, что происходит в мире и за что его призывают умирать.
Идеология – это светская религия. А религия - это система представлений о мире и человеке, принимаемая на веру без рационального обоснования и создающая твёрдые правила поведения.
Человек, имеющий твёрдую веру, необычайно силён; не зря сказано: вера движет горами. Вера в свою страну, в правду её строя, в её вождей – всё это привело Советскую Армию в Берлин. А ироническое безверие всегда приводит к развалам и провалам: чтобы действовать, надо верить. И в творчестве, и в бизнесе, и, разумеется, на войне.
Но вот как будет осуществляться насаждение веры-идеологии – довольно загадочно. Любая религия-идеология имеет две стороны, два аспекта, две ипостаси.
Первая – это содержательная сторона, её базовые тексты. Вторая – это система трансляции веры в массы.
Сколь я понимаю, в армии намечено создать систему трансляции идеологии. Очевидно: армия не вырабатывает идеологию, она её может только транслировать; с неё и этого вполне довольно. Создать такую систему непросто, но - возможно. Тем более, что есть вполне употребимый советский опыт. До сих пор помню книжку в красном переплёте – «Партийно-политическая работа в Советской Армии. Для офицеров запаса». Мы эту книжку когда-то проходили по военному делу, когда из нас готовили военных переводчиков - офицеров запаса. Там было написано, что партийно- политическая работа проводится непрерывно, во всех частях и подразделениях, во всех видах вооружённых сил и родах войск, при всех видах боевых действий. Помнится в конце был довольно зловещий параграф: партийно-политическая работа при подготовке баллистических ракет к пуску. Ну что ж, из песни слов не выкинешь.
Очевидно: для того, чтобы транслировать идеологию – надо её иметь.Приказывая создать систему трансляции нужных смыслов, надо бы прежде озаботиться наличием этих смыслов. Есть у нас внятно сформулированная государственная идеология? Нет. Или она как-то уж чересчур глубоко законспирирована. Мало того, есть, как известно, конституционный запрет на государственную идеологию. Ну, положим, Конституцию и поправить можно, а вот создать идеологию – гораздо труднее.
Во что полагается веровать современному российскому патриоту? Вот несколько вопросов, что называется, навскидку. Советский Союз, который выиграл войну, это великая страна или тоталитарный концлагерь? Великая страна, говорите? А почему же, товарищ политрук, КПСС, которая стояла во главе этой страны, называют преступной организацией? Кто называет? Товарищ Ельцин так выражался, которому поставили целый Ельцин-центр на родине героя. Это мелочи и детали? Да нет, не мелочи. Вернее, это те самые детали, в которых дьявол. Или вот ещё: тов. Горбачёв – он вообще-то кто - государственный преступник или спаситель отечества от тоталитаризма? Ах, он хотел ввести нашу страну в круг цивилизованных стран? А разве это не называется на военном языке, и даже на языке Уголовного кодекса, государственной изменой, т.е. переходом на сторону врага? У нас не было врага? А сейчас есть? Нет? У нас есть партнёры? Тогда зачем мы тут сидим, а, товарищ политрук?
На все эти вопросы по сию пору внятных ответов не дано. А без них всякая воспитательная работа – это просто пустая отработка нумера. Выделены деньги, ставки, часы – ну и бубнят. Прежде чем что-то транслировать – надо это «что-то» создать. А прежде, чем создать, - уяснить, какова та картина мира, которую мы намереваемся транслировать. Пункт первый: кто друг, кто враг? Для военного человека – вопрос первостепенный. Коренной вопрос. И на него ответа нет. А ответ нужен. Иначе ничего не получится.
Это вообще главнейший вопрос любой государственной идеологии. При невнятности ответа на этот главный вопрос вся конструкция разваливается. Не только у нас – везде.
Когда-то давно, на рубеже 90-х и 2000-х, мой ирландский поставщик рассказал такую историю.
Есть у него американский родственник – лётчик ВВС Соединённых Штатов. Хороший лётчик. Он всегда очень гордился своей службой, считал, что защищает демократию от происков Советов и вообще от «империи зла». И вот случилось страшное: настала разрядка. Дальше – больше, и вот «империя зла» больше не империя, никто никому не угрожает, велено всем дружить. И лётчик почувствовал свою жизнь пустой и бессмысленной. Заметьте: никто его не увольнял, не сокращал, не лишал зарплаты и пенсии. Его всего-навсего лишили смысла жизни. И он постепенно спился. Говорят, таких было немало.
***
Приложение
Два текста в тему.
Первый – отрывок из повести А. Куприна «Поединок». Опубликовано в 1905 году. Видимо, революционные, ниспровергательские настроения наложили свой отпечаток: политзанятие в царской армии автор рисует насмешливо.
Второй текст - стихотворение К. Симонова про политруков одной стрелковой роты. Восемь погибли, один дошёл до Берлина. «Душою роты» называет поэт армейского политработника. Мне кажется, ему стоит верить.
Прочтите – не поленитесь.
XI
В ротной школе занимались "словесностью". В тесной комнате, на
скамейках, составленных четырехугольником, сидели лицами внутрь солдаты
третьего взвода. В середине этого четырехугольника ходил взад и вперед
ефрейтор Сероштан. Рядом, в таком же четырехугольнике, так же ходил взад и
вперед другой унтер-офицер полуроты - Шаповаленко.
- Бондаренко! - выкрикнул зычным голосом Сероштан.
Бондаренко, ударившись обеими ногами об пол, вскочил прямо и быстро,
как деревянная кукла с заводом.
- Если ты, примерно, Бондаренко, стоишь у строю с ружом, а к тебе
подходит начальство и спрашивает: "Что у тебя в руках, Бондаренко?" Что ты
должен отвечать?
- Ружо, дяденька? - догадывается Бондаренко.
- Брешешь. Разве же это ружо? Ты бы еще сказал по-деревенски: рушница.
То дома было ружо, а на службе зовется просто: малокалиберная
скорострельная пехотная винтовка системы Бердана, номер второй, со
скользящим затвором. Повтори, сукин сын!
Бондаренко скороговоркой повторяет слова, которые он знал, конечно, и
раньше.
- Садись! - командует милостиво Сероштан. - А для чего она тебе дана?
На этот вопрос ответит мне... - Он обводит строгими глазами подчиненных
поочередно: - Шевчук!
Шевчук встает с угрюмым видом и отвечает глухим басом, медленно и в нос
и так отрывая фразы, точно он ставит после них точки:
- Бона мини дана для того. Щоб я в мирное время робил с ею ружейные
приемы. А в военное время. Защищал престол и отечество от врагов. - Он
помолчал, шмыгнул носом и мрачно добавил: - Как унутренних, так и унешних.
- Так. Ты хорошо знаешь, Шевчук, только мямлишь. Солдат должен иметь в
себе веселость, как орел. Садись. Теперь скажи, Овечкин: кого мы называем
врагами унешними?
Разбитной орловец Овечкин, в голосе которого слышится слащавая
скороговорка бывшего мелочного приказчика, отвечает быстро и щеголевато,
захлебываясь от удовольствия:
- Внешними врагами мы называем все те самые государствия, с которыми
нам приходится вести войну. Францюзы, немцы, атальянцы, турки, ивропейцы,
инди...
- Годи, - обрывает его Сероштан, - этого уже в уставе не значится.
Садись, Овечкин. А теперь скажет мне... Архипов! Кого мы называем врагами
у-ну-трен-ни-ми?
Последние два слова он произносит особенно громко и веско, точно
подчеркивая их, и бросает многозначительный взгляд в сторону
вольноопределяющегося Маркусона.
Неуклюжий рябой Архипов упорно молчит, глядя в окно ротной школы.
Дельный, умный и ловкий парень вне службы, он держит себя на занятиях
совершенным идиотом. Очевидно, это происходит оттого, что его здоровый ум,
привыкший наблюдать и обдумывать простые и ясные явления деревенского
обихода, никак не может уловить связи между преподаваемой ему
"словесностью" и действительной жизнью. Поэтому он не понимает и не может
заучить самых простых вещей, к великому удивлению и негодованию своего
взводного начальника.
- Н-ну! Долго я тебя буду ждать, пока ты соберешься? - начинает
сердиться Сероштан.
- Нутренними врагами... врагами...
- Не знаешь? - грозно воскликнул Сероштан и двинулся было на Архипова,
но, покосившись на офицера, только затряс головой и сделал Архипову
страшные глаза. - Ну, слухай. Унутренними врагами мы называем усех
сопротивляющихся закону. Например, кого?.. - Он встречает искательные
глаза Овечкина. - Скажи хоть ты, Овечкин.
Овечкин вскакивает и радостно кричит:
- Так что бунтовщики, стюденты, конокрады, жиды и поляки!
Рядом занимается со своим взводом Шаповаленко. Расхаживая между
скамейками, он певучим тонким голосом задает вопросы по солдатской
памятке, которую держит в руках.
- Солтыс, что такое часовой?
Солтыс, литвин, давясь и тараща глаза от старания, выкрикивает:
- Часовой есть лицо неприкосновенное.
- Ну да, так, а еще?
- Часовой есть солдат, поставленный на какой-либо пост с оружием в
руках.
- Правильно. Вижу, Солтыс, что ты уже начинаешь стараться. А для чего
ты поставлен на пост, Пахоруков?
- Чтобы не спал, не дремал, не курил и ни от кого не принимал никаких
вещей и подарков.
- А честь?
- И чтобы отдавал установленную честь господам проезжающим офицерам.
- Так. Садись.
Шаповаленко давно уже заметил ироническую улыбку вольноопределяющегося
Фокина и потому выкрикивает с особенной строгостью:
- Вольный определяющий! Кто же так встает? Если начальство спрашивает,
то вставать надо швидко, как пружина. Что есть знамя?
Вольноопределяющийся Фокин, с университетским значком на груди, стоит
перед унтер-офицером в почтительной позе. Но его молодые серые глаза
искрятся веселой насмешкой.
- Знамя есть священная воинская хоругвь, под которой...
- Брешете! - сердито обрывает его Шаповаленко и ударяет памяткой по
ладони.
- Нет, я говорю верно, - упрямо, но спокойно говорит Фокин.
- Что-о?! Если начальство говорит нет, значит, нет!
- Посмотрите сами в уставе.
- Як я унтер-офицер, то я и устав знаю лучше вашего. Скаж-жите! Всякий
вольный определяющий задается на макароны. А может, я сам захочу податься
в юнкерское училище на обучение? Почему вы знаете? Что это такое за
хоругь? хе-руг-ва! А отнюдь не хоругь. Свяченая воинская херугва, вроде
как образ.
- Шаповаленко, не спорь, - вмешивается Ромашов. - Продолжай занятия.
- Слушаю, ваше благородие! - вытягивается Шаповаленко. - Только
дозвольте вашему благородию доложить - все этот вольный определяющий
умствуют.
- Ладно, ладно, дальше!
- Слушаю, вашбродь... Хлебников! Кто у нас командир корпуса?
Константин Симонов. Стихотворения
Наш политрук
Я хочу рассказать сегодня
О политруке нашей роты.
Он войну начинал на границе
И погиб, в первый раз, под Смоленском.
В черном небе, когда умирал он,
Не было и проблеска победы.
– В бой за Родину! – крикнул он хрипло.
В бой за Ста… – так смерть обрубила.
Сколько б самой горькой и страшной
С этим именем связанной правды
Мы потом ни брали на плечи,
Это тоже было правдой в то время.
С ней он умер, пошел под пули.
Он второй раз погиб в Сталинграде
В первый день, в первый час прорыва,
Не увидев, как мы фашистам
Начинаем платить по счету.
Умирая, другие люди
Шепчут: «Мама» – и стонут: «Больно».
Он зубами скрипнул: – Обидно! –
Видно, больше всего на свете
Знать хотел он: как будет дальше?
В третий раз он умер под Курском,
Когда мы им хребет ломали.
День был жарким-жарким. А небо –
Синим-синим. На плащ-палатке
Мы в тени сожженного «тигра»
Умирающего положили.
Привалившись к земле щекою,
Он лежал и упрямо слушал
Уходивший на запад голос
Своего последнего боя.
А в четвертый раз умирал он
За днепровскою переправой,
На плацдарме, на пятачке.
Умирал от потери крови.
Он не клял судьбу, не ругался.
Мы его не могли доставить
Через Днепр обратно на левый.
Он был рад, что, по крайней мере,
Умирает на этом, правом,
Хотя Днепр увидел впервые
В это утро, в день своей смерти,
Хотя родом на этот раз он
Был не киевский, не полтавский,
А из дальней Караганды.
У него было длинное имя,
У политрука нашей роты,
За четыре кровавых года
Так война его удлинила,
Что в одну строку не упишешь:
Иванов его было имя,
И Гриценко, и Кондратович,
Акопян, Мурацов, Долидзе,
И опять Иванов, и Лацис,
Тугельбаев, Слуцкий, и снова
Иванов, и опять Гриценко…
На политрука нашей роты
Наградных написали гору.
Раза три-четыре успели
Наградить его перед строем,
Ну, а чаще не успевали
Или в госпиталях вручали.
Две награды отдали семьям,
А одна, – говорят, большая, –
Его так до сих пор и ищет…
Когда умер в четвертый раз он,
Уже видно было победу,
Но война войной оставалась,
И на длинной ее дороге
Еще много раз погибал он.
Восемь раз копали могилы,
Восемь тел его мы зарыли:
Трижды в русскую, в русскую, в русскую,
В украинскую, в украинскую,
И еще один – в белорусскую,
На седьмой раз – в братскую польскую,
На восьмой – в немецкую землю.
На девятый раз он не умер.
Он дошел до Берлина с нами,
С перевязанной головою
На ступеньках рейхстага снялся
С нами вместе, со всею ротой.
И невидимо для незнавших
Восемь политруков стояло
Рядом с ним, с девятым, дошедшим.
Это было так, потому что
Всю дорогу, четыре года,
Они были душою роты,
А душа, говорят, бессмертна!
Не попы, а мы, коммунисты,
Говорим, что она бессмертна,
Если наше смертное тело,
Не страшась, мы сожгли в огне
На Отечественной войне.
Где же наш политрук девятый?
Говорят – секретарь райкома,
Говорят – бригадир в колхозе,
Говорят – дипломат на Кубе,
Говорят – в жилотдел послали,
Чтоб на совесть все, без обмана…
Говорят – в Партийном контроле,
Восстанавливая справедливость,
День и ночь сидел над делами,
Что касались живых и мертвых,
Что остались от тех недобрых,
Столько бед принесших времен…
Очевидно, разные люди
Его в разных местах встречают –
Вот и разное говорят.
Видно, был он в войну не только
В нашей с вами стрелковой роте…
1961 г.
Татьяна Воеводина 2 августа 2018
http://zavtra.ru/blogs/chto_rasskazhet_politruk?utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com